Сосновский Н.
Покидая
Вавилон налегке

            Вавилон пал в 539 г. до Р.Х. Добро восторжествовало. Жители возликовали. Плененные иудеи смогли в очередной, но не в последний раз вернуться домой, не почувствовав, однако, значительных перемен к лучшему в своей повседневной жизни. Так, чтобы всем и сразу стало лучше, вообще не бывает — особенно в результате одолений и потрясений. И тогда, видимо лет где-то через 10-20 после падения Вавилона, родился один из главных мифов человечества: миф о том, что Вавилон-де вот-вот не сегодня-завтра падет, рухнет, и тогда мы все заживем на славу, обнявшись, как братья и сестры.
Миф доныне жив, регулярно рушатся очередные Вавилоны, а тем временем павший Вавилон крепнет и расползается по свету жирным пятном, — вот вкратце суть и "основное противоречие" современной эпохи. И всех других тоже.
Субкультура — это способ самочинно, не дожидаясь его формального падения, удалиться из Вавилона, создав вокруг себя и своих друзей иллюзорную групповую реальность. Или свой собственный Вавилон — это уже смотря какая субкультура.
Поэтому миф о Вавилоне субкультуре необходим, хотя бы просто как олицетворение Великого Отказа от немилых и постылых лживых ценностей господствующей культуры. При этом, как и любой миф, он, как это ни парадоксально, пытается черпать силу в системности, категориальности, теоретичности, рациональном обосновании и выведении себя из самых разных респектабельных философских и научных традиций прошлого. Впрочем, вполне возможно, что это козни Вавилона, и по-настоящему неопровержим лишь миф, отдающий себе отчет в собственной мифологичности.
В большинстве западных (включая наши родные "скифские") субкультур этот миф вошел в интерпретации субкультуры растафари (рэггей-раста, раста и т.п.), более других приведшей его в систему. Причиной приязни многих молодежных субкультур к субкультуре растафари и ее идейному арсеналу было и то, что раста — одна из немногих субкультур, которой заказано мирное врастание в Вавилон, потому что ее носители — не затосковавшие по лунному свету и чему-то несбыточно красивому (в любом обличьи: "Нигилист идеализирует безобразное",- говорил Ф.Ницше, и это правильно) юные граждане Вавилона, а дно, вавилонская лимита, у каждого из них на лбу написано: "Чужой". Это не игра в контркультуру на досуге, а отпетость всерьез и бесповоротно.
Иными словами, для тех субкультур, которые осознают себя контркультурой, растафари, как и вообще "черная культура" выступает образцом бескомпромиссности и отчаянной забубенности (1). Ясно, что больше всех притягивать к растафари должно тех, кто всех отпетее, бойчее и озорнее — панков. Не зря в "основополагающей и классической" работе Дика Хэбдиджа "Субкультура: смысл стиля", из которой бессовестно передираются целые куски каждым вторым из пишущих о молодежной культуре, есть глава "Панк-растафари", а Элвис панк-рока Джонни Роттен называл свое творчество "белым рэггей". У нас растафари тоже зачаровывает в первую очередь "интеллектуальную верхушку" панков — от Плюхи до Егора Летова (хотя подлинный, самородный русский панк — это не рефлексирующие смутьяны и доктринерствующие баламуты-анархисты, а чумазая пэтэушная шпана, о рэггей не слыхавшая). Летов, кстати, рассказывал, какое ошеломляющее впечатление произвела на него музыка рэггей, музыкальное выражение растафари. Альбом бирмингемской группы "Steel Pulse" "Handsworth Revolution" вызвал у Егора такие чувства: "Нас унижают, нас мочат, нас попирают, но все, что я есть, это: ВАВИЛОН ПАДЕТ ("КонтрКультУра", 1991,#3, с.18).
Тем не менее, у нас растафари остается очень малоизвестной диковинкой, символом некоего экзотического изыска, в отличие от Запада, на молодежную культуру практически не повлиявшим. То у Майка Науменко появятся загадочные песни с перевранными названиями "Растафара" и "Натти Дрэда", где Б.Г. исполняет партию "голоса воина Джа", то у самого Б.Г. проскочит: "Я возьму свое там, где я увижу свое, Белый растафари, прозрачный цыган…" или "И что с того, что я не вписан в ваш план, И даже с того, что я не растаман". Но смысл всего этого для широких масс околотусовочной общественности остается туманным. Похоже, что Джа Растафари (не считая чисто музыкального влияния рэггей, например, на Гребенщикова или московский "Кабинет") остается у нас примерно тем же, что чахоточный румянец или нездоровая бледность (бабушка моя гимназисткой нарочно для этого уксус пила по утрам) для эпохи декадентов: символом приобщенности к узкому кругу субкультурной элиты, непонятной непосвященным тонкостью. Похоже, прав был патриарх растафари Рас Сэм Браун, сказавший на Международной теократической ассамблее растафари (Кингстон, июль 1983г.), что-де растафари победоносно шагает по планете (следует перечисление стран и континентов), и "единственное место, с которым у нас нет покуда прямых связей, это страны за Железным Занавесом". Далее, правда, крупнейший мыслитель растафари добавляет, что это неспроста, а по умыслу Джа Растафари: серпом и молотом тот задумал сокрушить западный мир (Вавилон то есть), а там и настанет эра Растафари (2). Тут и Егор Летов бы не возразил!
Правда, настоящие растаманы (то есть последователи растафари) и у нас не такая уж невидаль, хотя и встречаются в основном лишь в самых отдаленных закоулках родимого андеграунда. Как и вообще растафари, в основном это опять-таки влияние рэггей: группы "Апокалипсис". "Остров", но в первую очередь — "Комитет Охраны Тепла". О последнем проникновенно написал С.Гурьев: "…Это был, конечно, никакой не "припанкованный рэггей"… Даже, собственно, "рэггей" здесь не проходило как четкое определение. Это был разве что совершенно неоформленный, импульсивный реггей, даже просто мечта о рэггей, причем мечта стоически осознанно несбыточная. Если к тому же учесть, что рэггей и все растаманство — это тоже мечта — ямайская мечта о мифически обетованной Ефиопии, возносящей рядового негра до абсолютного еврея, то русский рэггей будет уже мифической мечтой о мифической мечте.
Возможность рэггей в России почему-то исстари отрицалась всеми от мала до велика, от Башлачева до Зофара Хашимова. Дескать, если ты за Полярным кругом играешь рэггей, так ты там в пальмовых трусах и ходи. "А нам нужны ---------". Хотя контекст может просто измениться, и условный негр, околевающий на северном полюсе, окажется круче живого негра на берегах Замбези…
"Черное на белом — кто-то был не
прав
Я
внеплановый сын
африканских трав
Я танцую рэггей на черном снегу
Моя тень на твоем берегу" (3).
Простив умнице Гурьеву употребление слова "негр", для растамана оскорбительного, т.к. в растафари оно означает примерно то же, что для нас "совок", стоит подивиться точности формулировки.
Однако, бескомпромиссность и максимализм — не самое, пожалуй, главное достоинство контркультуры. Так уж получается, что любой нонконформистский стиль вначале порождает модные штампы и пошлость грушницких (кто из жлобов лермонтовской поры не ломал из себя Байрона, не хулил бездушный свет, равнодушный к терзаниям возвышенной души? — почитай-ка мемуары Булгарина, очень назидательное чтение), а потом разваливается на два новых (4) (хотя внешне вроде бы сохраняющих все черты изначального стиля): нонконформистский (условно назовем его роковым), но уже какой-то более исступленный и надрывный, и конформистский (условно назовем его попсовым — кстати, с "делами 60-х" такой развал произошел у нас на глазах, поэтому и понадобилось его как-то словесно зафиксировать, еще в середине 60-х под поп-культурой понимали то, что сейчас мы называем роком в противовес "popular". Иначе говоря, любая контркультура — а все великие перемены в мироощущении рождались как контркультура, в том числе и мировые религии — обречена на искажающий изначальный порыв скудоумный ригоризм, либо на пошлость, тиражирующие ее общие места. И нечего сетовать и размазывать сопли по поводу несбывшейся Великой Мечты нашей юности. Не цинизм, а мудрость бытия состоит в том, что все значительное и делающее наш мир лучше входит в жизнь в виде пошлости. Иначе оно бы так и осталось достоянием горстки умников, сокровенной эзотерикой, не смогло бы войти в массовое сознание (как говорил один пошляк, "овладеть массами"). Совершая самоубийство, контркультура оплодотворяет чахнущие ценности "большого общества", делает его чуть-чуть, но лучше — а в полном мере все равно бы не получилось, но мы-то помним мудрый лозунг: "Будьте реалистами — требуйте невозможного". И тогда через поколение средний обыватель невольно станет чуточку помягче, не столь чопорным и зажатым, а вместо пижамы наденет джинсы и мачку с Марком Боланом. Ты ЭТОГО хотел? А чего тогда?
Так что субкультура контркультурного типа (фу ты, Господи!) одновременно обречена и непобедима. В землю обетованную он все равно не приведет, зато Вавилон сделает немножечко на нее похожим. Потому что Сион — миф, а Вавилон — реальность.
Поэтому самое интересное в растафари — вовсе не ее якобы небывалый иммунитет супротив коммерциализации, разжижения бунтарского запала и т.д. — тут Лада Дэнс и Макси Прист соврать не дадут, — а нечто иное. А именно: растафари — едва ли не единственный опыт расовой контекстуальной контркультуры, аналогичной "власти цветов", но точнее соответствующей своей среде.Прежде, чем рассказать, наконец, что же такое растафари и кто такой неведомый нам Джа, злоупотреблю еще немного терпением читателя и попытаюсь объяснить, что я имею в виду.
Наверное, черный хиппи в Кингстоне или Абиджане выглядел бы нелепо. абсурдно даже. Мы с вами, правда, тоже не в Сан-Франциско выросли, хотя с малолетства подражаем Джерри Гарсиа и Бобу Дилану. У субкультуры вообще есть такое хитрое свойство: сама она строится как инверсия норм и ценностей Системы (не в нашем смысле, а в нормальном, изначальном и всеобщем, где Система=Вавилон=истэблишмент=мертвечина), но в другой среде, где и Система другая, и ценности иные, она неожиданно вновь выворачивает ценностный набор наизнанку, превращаясь во что-то совсем "не то". Особенно при пересечении Железного Занавеса и Среднерусской возвышенности. Блистательный телекрасавец В. Молчанов как-то раз по-доброму отозвался о хиппи: у него-де самого были друзья-хиппи, а вот теперь они служат послами державы в разных странах. Хиппи-мгимошник — явление чисто советское, вроде несуразного зверя Тяни-Толкай из "Айболита". По крайней мере, хиппи-госдеповцев вряд ли пруд пруди, а ведь тамошний режим в плане справок-объективок и характеристик-рекомендаций в этом смысле помягче.
Очевидно, пора решиться трезво перетряхнуть живописный антураж идеалистической нашей юности и признаться самим себе, что на самом деле то, что выдавалось 20 с лишним лет назад за хиппи, было советской разновидностью мажоров, попперов и хайлайфистов, забавой на досуге для младшего поколения выездной советской номенклатуры. Не последним делом при этом было подчеркнуть свою особость и элитарность. В более же ортодоксальном и последовательном варианте это превратилось в "Систему". Здесь уже все было всерьез, без параллельной карьеры в МИДе, но Боже мой! — разве эта безрадостная, с тягомотным надрывом угрюмая тусовка и есть тот беззаботный дурашливый карнавал, праздник разноцветной утопии? Как говаривал по похожему поводу старик Шкловский, "прости, учитель… климат у нас резко континентальный». Не Сан-Франциско и даже не Христиания. Да и вычеркиваться из жизни приходилось взаправду, а делать это беспечно и радостно трудновато. Д. Судзуки сказал об учившихся у него дзэну битниках: "Много ребячливости, но мало детской непосредственности". Здесь и с ребячливостью случился облом. Как-то так получилось, что слишком мало во всем этом оказалось "хиппистской лапши" (меня когда-то это словцо очень обидело, а подумать — может это и неплохо — "лапша"?), мало блаженного идиотского (в хорошем смысле слова) благодушия. Зато много настороженности и задора (в очень плохом смысле). романтизм наш зол и агрессивен …
Если классифицировать субкультуры по неофрейдистски, то на крайнем полюсе жизнелюбия окажутся хиппи, а на крайнем некрофильском — панки. Несомненно, единственным способом перехитрить репрессивную Господствующую Культуру во все века был гедонистический аскетизм (или аскетический гедонизм — как угодно). Отсюда и длинная череда традиции, ведущей к "власти цветов" через века и народы. Простыми словами — это когда ты наслаждаешься жизнью без того, чтобы подминать ее под себя. Кайф исходит от любви, а не от мертвечины.
Трагизм гедонистического аскетизма в условиях резко континентального климата — в постоянной необходимости обороняться. Он либо превращается в простой гедонизм, которому надо еще много всего сверх данного тебе природой безвозмездно, и тогда жизнь превращается в крысиные гонки за удовольствиями, ну, тут и кайфу конец, либо же сползает к противоположному полюсу.
Это и в языке отразилось. Никто почти в "Системе" себя хиппи не называет, но — "системным пиплом". И правильно делает. "Прекрасным народом" и "детьми цветов" "Систему" тоже как-то язык не поворачивается назвать. Что "власть цветов" мне милее — дело личное, что тут спорить? Но что "Система" и хиппи — вещи разные, готов спорить долго. Если бы только это имело смысл. Вот бы "дети цветов" 60-х удивились, что альтернативная культура может называться "Системой", а популярное место московской тусовки — "Вавилоном". Да и слово "хиппи" язык отторгает: "Хиппарь", "Хиппак", "Хиппуешь"!, — все это больше пристало герою Миши Шуфутинского и Вилли Токарева, чем Мелани и Моррисона.
Иное дело панк. Он лишь по недоразумению возник в Британии, идеальное же культурное пространство обрел в индустриальных центрах Урала и Сибири. Как тут и был. Кстати, он у нас долгую традицию имеет, у нас юродство и кликушество недаром святы. Типичным панком в быту и опричной символике был Иван Грозный. Последующие тоже. Метла и песья голова, шутовские свадьбы и ледовые дворцы — всю дорогу с нами. Грозный даже эссе свои подписывал соответственно: Парфений Уродливый. Прямая дорога к Свину и Алексу Оголтелому. Хотя Ivan the Terrible — тоже очень не слабо звучит, не хуже, чем Johnny Rotten или Sid Vicious.
Скинов ("бритоголовых") мы тоже гопниками, люберами и т.д. далеко обошли. Пожалуй, единственной органичной и адекватной климату и национальным традициям гедонистически-аскетической субкультурой стали у нас митьки. Но к митькам наша история тоже сурова: все больше лже-митьки да лже-Дмитрии. незлобливые митьки, говорят, были потрясены тем, что в районе Зауралья у них появились подражатели, облаченные в тельники и ватники, обожающие портвейн и советские телесериалы, называющие друг друга братками, но в остальном — лютые гопники, не дающие никому спуску. Мне, правда, тоже, если уж соединять в нечто родное традиции и дух битничества и хиппи, джинсы и Дженис Джоплин почему-то милее и роднее, чем тельняшка и "дык, елы-палы". Может быть, потому, что в эту лужу меня и так всю жизнь тыкала за загривок чья-то настойчивая рука?
Есть такое богословское понятие: «контекстуальная теология". Это попытки (черная теология, теология освобождения, африканская, феминистская и т.д.) переосмыслить и интерпретировать Писание, исходя из своей собственной, а не Августина или Фомы жизненной ситуации, чтобы придать ему живой смысл и связь с реалиями собственной жизни. Понятно, что для жителя южноафриканского бантустана или Амазонии они разные. Так вот, субкультура тоже должна быть контекстуальной. Иначе она теряет смысл и может превратиться в какую-то неожиданно другую. РАСТАФАРИ как раз и есть способ воплотить извечные цели "власти цветов»: Мир, Любовь, Свобода, Естественность, Нестяжание, — в контексте бытия черной диаспоры или африканского горожанина. Таким образом, это во многом аналог хиппи, но с поправкой на (тоже довольно суровый) тропический климат. Солнце у них там печет — немилосердно. Поэтому, наряду с благодушием, нетерпимости в растафари тоже много. В общем, все как у нас. Хотя полезно посмотреть, как выбираются из Системы Вавилона (Системы, опять же, не в нашем, а в повсеместно принятом смысле) другие. Ведь выбираться каждому приходится самому и на подручных средствах. У Гэри Снайдера или Джерри Гарсиа немногому научишься, если живешь в Луанде или Новокраматорске.
Растафари — субкультура уникальная, ни одна другая не претерпевала столько причудливых метаморфоз .
Она и возникла вначале как синкретический афро-христианский религиозный культ, потом едва не превратилась в политическое движение и идеологию, но все-таки выбралась на верный путь, став субкультурой черной молодежи. А по краям ее уже разъедает коррозия моды, броского стиля, выхода в тираж. Так что все идет так, как на свете и заведено.
Зародилось растафари (последователи обычно называют его "движением", но чаще — "культурой", для краткости — просто "раста") в 1930 г. на Ямайке из гремучей смеси афрохристианских и неоафриканских (т.е. созданных черными рабами уже в Новом свете из чисто африканских элементов, но в Африке не встречающихся) культов сионских, апостольских, ривайвалистских сект, движения за создание автономных "эфиопских" ( в смысле "африканских" — под этим именем Африка упоминается в англиканском переводе Библии 1611 г. — Библии Якова 1, церквей, ожидавших скорого прихода Мессии и избавления черной расы в тысячелетнем царстве справедливости, а также из ходившей по рукам пропагандистской литературы черного национализма, в популярной форме рассказывавшей о том, что черная раса всех древней, что она создала мировую цивилизацию и вообще все сколь-нибудь ценное, а уж затем злобные и хищные европейцы коварно поработили отцов мировой культуры, а чтобы замести следы — извратили и фальсифицировали историю, приписав себе все величайшие достижения черной расы и объявив великих черных мудрецов прошлого — от Эзопа и Ганнибала до Платона и Архимеда — белыми. Там же разъяснялось, что и древние иудеи (а стало быть, и все положительные герои Ветхого Завета), и Христос с апостолами тоже были не кем иными, как африканцами — следовали хитроумные дедуктивные доказательства .
Особо по вкусу бедолагам и горемыкам из трущоб Кингстона пришлась проповедь Маркуса Гарви. "Временный президент Африки в изгнании», наделавший перед тем большую кутерьму и много шума в США своим движением "Назад в Африку", был выслан по месту жительства за финансовые непорядки, граничившие с мошенничеством, в управлении пароходной компанией "Черная звезда", специально созданной, чтобы перевезти маявшихся в Новом Свете афроамериканцев на историческую родину — единственное место, где они, как учил Гарви, могли бы жить достойно. В 1927-1935 гг. Гарви жил на родном острове (родом он был как раз с Ямайки) и регулярно выступал в парках и клубах Кингстона. Пламенный оратор и великий популяризатор ( по стилю и содержанию речей — черный Жириновский) н столько поведал в лицах о великом прошлом Африки и особой исторической миссии черной расы, но и предрек, что вскоре в Африке воцарится черный император, и тогда — пора, это и будет знак Избавления. император соберет вновь воедино рассеянную по свету черную расу и настанет эпоха ее торжества и величия, как было заведено в древности. Когда местные газеты сообщили, что 2 ноября 1930 г. рас (князь) Тэфэри Мэкконнен (или Рас Тафари — отсюда и название "движения") короновался императором Эфиопии под именем Хайле Селассие 1 (т.е. "Власть Троицы), получив наследственный титул эфиопской Соломоновой династии — предполагалось, что династия пошла от царя Соломона и царицы Савской — Царь Царей, Лев Иудейский, Избранный Богом свет мира, Защитник веры из Дома Соломонова и проч., то сведущим людям, помнившим пророчества Гарви и Писание , не составило труда смекнуть, что тут к чему.
Сразу три пророка — Хоуэлл, Данкли и Хибберт — практически независимо друг от друга начали проповедь божественности Раса Тафари, того самого, о ком Иоанн Богослов говорил как о сидящем на престоле Льве от корня Давидова, который одолеет зло и снимет семь печатей со священной Книги.
Самая колоритная фигура среди них — Леонард Хоуэлл, человек тертый и бывалый, а заодно, видимо, враль и мистификатор с харизматическим даром. По его рассказам, он был "знатоком африканского языка" и участником англо-ашантийской войны 1896 г. ( если так, то долголетие его поразительно: в 1980 г. он был еще жив). В 1930 г. Хоуэлл опубликовал "Обетованный ключ" — переложение для народного ума идей черного национализма и мистических учений мессианского толка, вычитанных им из самых разных источников. Внимательно проштудировав Библию, Хоуэлл и его соратники нашли в ней десятки скрытых указаний на избранность черной расы и африканское происхождение Писания .
Считалось, что Библия, первоначальный язык которой — амхарский, государственный язык Эфиопии, была умышленно искажена при переводе, чтобы утаить правду о "превосходстве черной расы". Но остались намеки, которые может расшифровать вдумчивый читатель.
Хоуэллом была основана община в Пиннакле, в лучшие годы доходившая до 1 600 человек — "братии", позже появилось и другое название — "растаман". Община дважды — в 1941 и 1954 гг. — разгонялась полицией, сам Хоуэлл дважды сидел за мошенничество ( так власти расценили продажу портретов Хайле Селассие — "пропусков в Африку"), за призывы к неподчинению любому правительству, кроме эфиопского и пропаганду "травы мудрости" — марихуаны — для очищения сознания от "умственного рабства" западного рационализма и глубокого проникновения в мистическую суть вещей и событий.
Хоуэлл сформулировал основные положения растафари, но под конец его "понесло": он объявил себя живым богом Гангунгу Мараджем, рангом немного пониже, чем Джа Растафари. В результате братия от него отступилась, а сам он помещен в сумасшедший дом.
В Пиннакле и других общинах братии (brethren and sistren, I-dren на жаргоне расты) изучались амхарский язык и история Африки. амхарский, видимо, изучался-таки скверно, знатоки амхарского мне сказали, что большинство "амхарских" фраз в песнях рэггей смысла не имеют. Зато история изучалась на совесть.
Вот фрагмент из сочинения видного мыслителя растафари "Князя" Эдварда Эммануэля: «Древние эфиопы происходят от атлантов. Эфиопами были Адам и Ева. Египтяне тоже были эфиопами. предки Иисуса Христа были эфиопами. В Писании есть много доказательств тому, что древние иудеи были чернокожими. Современные историки показали, что в культуре и языке народов Африки до сих пор сохранились остатки религии и языка древних иудеев. В древние времена чернокожие эфиопы правили миром, а белокожие варвары на Севере ходили в шкурах и жили в пещерах ».
Здесь же сложились и основные представления расты секстанского периода. пока в 60-е и 70-е в "движение растафари" не пришли магистры и доктора наук, доктрина разрабатывалась колоритным типом интеллигента-босяка, самоучкой превзошедшего все науки. Среди самых выдающихся — Роберт Хидс, "Князь" Эдвард Эммануэль, братки (Bra и Bro — обычная приставка, как и "рас", к "растаманскому" имени, бравшемуся взамен "рабского") Буста, Ватто, Филипп, браток Соломон, мартиммо Планно ( он, кстати, был первым гуру Боба Марли, позже рассорившегося с ним и перешедшего в "12 колен Израилевых" Пророка Гэда, а перед самой смертью — в Эфиопскую православную церковь), рас Сэм Браун, Рас Дэниэл Хартман и другие сермяжные мыслители. новое поколение растаманов из университетов лишь перевело все это в сферу иносказания, культурной мифологии, поэтического прозрения и т.д., подведя под них "научную базу".
История и культура любого народа насквозь придумана, досочинена и жива в основном мифами.
Растафари — уникально отважный опыт сочинения себе комфортной реальности, новой истории, религии и культуры взамен старых, осточертевших и унизительных.
В растафари много разночтений в представлениях, и братия очень терпима к свободомыслию и праву на собственную концепцию, основные положения, на которых сходились все общины, группы и организации , следующие :
Хайле Селассие I- живой бог, очередное и последнее — среди предыдущих были Моисей и Христос — воплощение бога чернокожих Джа Растафари (Джа — искаженное английское произношение имени Иегова). Чернокожие — это библейские иудеи, белые же евреи — самозванцы. За грехи Джа наказал свой избранный народ 400-летним вавилонским пленением, которое вот-вот должно закончиться, и тогда из Вавилона черные иудеи вернутся на холм Сионский, известный непосвященным как Аддис-Абеба. В нужный момент Джа Растапфари пришлет корабли, а поведет их Маркус Гарви — новое воплощение Иоанна Крестителя. В ожидании репатриации следовало морально к ней готовиться, так как самая большая беда, постигшая черных иудеев в неволе вавилонской — это утрата самобытности. Раболепствующих перед западной культуров в светлое будущее не возьмут. Поэтому надо развивать в себе естественность в противовес искусственности западной цивилизации, мистическое восприятие в противовес рассудочности, культивировать "африканский" стиль жизни, кухню, одежду, прически, имена, манеры …

Дальше, ко второй части
Назад в Дом Лучиэнь